В начале декабря глава Чеченской республики Рамзан Кадыров объявил о коллективной ответственности родственников боевиков за нападение на Грозный в ночь с 3 на 4 декабря. Он пригрозил, что семьи террористов будут "выдворены за пределы Чечни без права возвращения", а их дома — снесены "вместе с фундаментом". Команда Кадырова была услышана моментально — 6 декабря в Чечне начались поджоги и сносы домов родственников боевиков. Причем уничтожены жилища не только у тех, кто принимал участие в нападении на Грозный, но потеряли жилье и те, кто не имел к этому никакого отношения. Пострадали и правозащитники — 13 декабря загорелся офис "Комитета против пыток", а на следующий день его сотрудников задержали и обыскали.
Во время большой пресс-конференции, 18 декабря, Владимир Путин, отвечая на вопрос Ксении Собчак о заявлении Кадырова, сказал: "Ни у кого нет права на досудебные расправы, включая главу Чечни". Однако президента в республике не услышали — дома продолжают уничтожать одним за другим. Что сейчас происходит в республике и как правозащитники работают в Чечне, об этом в интервью Каспаров.Ru рассказал старший сотрудник Сводной мобильной группы (СМГ) Комитета против пыток Сергей Бабинец.
— После того как в Грозном сгорел ваш офис, как вы продолжаете свою работу?
— Многие дела у нас были уничтожены при пожаре в офисе. Сейчас восстанавливаем утраченные материалы. Мы продолжаем вести работу по тем делам, которые у нас находятся в производстве. Также готовим различные обращения и жалобы. В принципе, группа работает в штатном режиме в другом офисе, пока старый восстанавливается. В целях безопасности не могу сказать, где мы сейчас находимся.
— Проводилась ли проверка по факту поджога и есть ли какие-то результаты?
— Проверку проводил только МЧС и они на своем сайте опубликовали предварительные результаты. Согласно экспертизе, пожар произошел из-за поджога. Версия какого-то замыкания или самопроизвольного самовозгорания исключается. Материалы должны быть переданы в МВД для дальнейшей проверки. Хотя должно быть возбуждено уголовное дело. Но мы до сих пор не знаем, переданы ли материалы, что делает полиция. Нам никто ничего не сообщает, никакие документы мы не получили.
Возможно, полиция и проводит какую-то проверку. Хотя они обязаны были нас уведомить спустя трое суток после подачи заявления, опросить свидетелей, поговорить с хозяином квартиры, который нам сдавал помещение для офиса. Я с ним разговаривал, его никто не вызывал на допрос. Ни у меня, ни у моего коллеги из СМГ не брали никаких объяснений сотрудники полиции. Единственное, что они сделали — незаконно задержали нас, изъяли всю технику, осмотрели машину и удалились восвояси.
— Как проходило задержание? Вам пояснили, с чем был связан обыск, в чем вас подозревают?
— 14 декабря мы вместе с Дмитрием Дмитриевым решили съездить в офис и посмотреть, что там происходило накануне. Мы сделали фотографии и выложили в сеть. Хотели потом поехать в полицию и подавать заявление, но нас опередили.
Спустя полтора часа подъехал сотрудник МЧС и взял у нас объяснение по факту пожара. Затем мы собрали вещи и решили ехать в гостиницу. К офису подъехали порядка 10 сотрудников полиции. Оцепили двор, пришли в квартиру и попросили написать объяснение. Через 10-15 минут один из сотрудников заявил, что им нужно нас обыскать, потому что считают, что мы могли что-то унести с места пожара.
Позднее приехал хозяин квартиры и подтвердил, что мы на самом деле тут снимали жилье, предъявили паспорта. Но полицейские все равно стояли на своем и обыскали нас, составили протокол обыска. У нас забрали четыре фотоаппарата и телефоны. Причину обыска нам так и не назвали, сказали, что так надо. Не выпускали из квартиры и преграждали нам путь. Отталкивали от выхода и сказали, что пока мы не вывернем все карманы, нас не выпустят. Нас все-таки обыскали.
Мы вызвали сотрудников Следственного комитета и по их телефону доверия оставили обращение о том, что сотрудники полиции превышают свои полномочия. Приехал следователь, сказал нам, что мы можем идти, но нас все равно не выпускали. Следователь из СК так и не смог ничего сделать.
Потом осмотрели наш служебный автомобиль. Изъяли два ноутбука, видеорегистратор и другие вещи. Забрали практически все, у нас с собой остался только один телефон, который они не нашли.
— Сотрудники МВД так и уехали без объяснений?
— Абсолютно ничего не пояснили, никаких документов, справок, ничего не предоставили. Через полтора часа вернули наши личные телефоны. Через день мы встретились с одним из сотрудников полиции по фамилии Дашаев. Он сказал, что технику нам вернут, когда материалы дела будут переданы следователю. Что это за материалы? Какой еще следователь? Совершенно непонятно.
— Продолжают ли оказывать давление на сотрудников СМГ?
— Пока никакого давления мы не ощущаем, слежки за собой не наблюдаем. Такое чувство, что отпустили нас ненадолго. Хотя может произойти все что угодно. Мы не ожидали этого поджога, и завтра может произойти все что угодно.
— Количество сожженных домов родственников боевиков растет каждый день. Какими данными сейчас вы располагаете о количестве уничтоженных жилищ?
— По последней информации, уничтожено 15 домов. После выступления президента на пресс-конференции, было снесено еще три дома. Сколько будет еще уничтожено домов, непонятно. Похоже, останавливаться они совсем не собираются. Интересный момент еще в том, что уничтожают дома не тех, кто участвовал в нападении на Грозный 4 декабря. А сжигают дома и тех, кто никакого отношения к этому не имеют. Получается, каждого, кто имеет или не имеет отношения к бандподполью, его дом могут сравнять с землей и выгнать. Под угрозой находится огромное количество людей. Все боятся.
— Какую помощь вы оказываете тем семьям, которые оказались без жилья?
— Пока Комитет против пыток только собирает информацию о поджогах.
— Вас поддерживают местные жители? Что они думают по этому поводу? Насколько люди верят, что во всем виноваты именно правозащитники?
— Каждый день хожу по Грозному и ни один человек не кинул в меня камень. Несколько человек подходили к нам и говорили, что мы молодцы и правильным делом занимаемся.
— Во время своего выступления в офисе "Яблока" на встрече, посвященной 20-летию войны в Чечне, вы заявили, что сейчас в республике "идет третья кампания невидимой войны против своего населения, возглавляемая Кадыровым и его соратниками". Что вы имели виду?
— Это так называемая политика террора, которая была незаметна. Местное население могло быть подвергнуто зачисткам, целые села могли оцеплять вооруженные люди. И всех жителей, к примеру, по имени Руслан могли спокойно задерживать, куда-то увозить, избивать, пытать и потом отпускать. Таким образом тут ищут пособников боевик. Людей массово задерживают, к ним применяют физическое насилие, используются постоянные методы устрашения населения, люди разговаривают шепотом. Даже на кухне люди стараются говорить вполголоса, чтобы не накликать беду и ничего лишнего не сказать против действующей власти. В открытую стадию третья чеченская кампания войны вступила прямо сейчас, когда руководство республики в отношении своего населения открыто заявило, что будет уничтожать и выселять, сжигать и сносить, делать все, что угодно. Пока это говорят в отношении родственников боевиков, а потом могут так сказать про тех, у кого нож не такого цвета или слишком длинная борода. Руководству республики может прийти в голову все что угодно.
— Если в Чечне существует практика внесудебных расправ и законы там не действуют, какой тогда смысл работать правозащитникам?
— Если отсюда начнут уходить правозащитники, то останется малая доля тех, кто будет поддерживать Рамзана. Все, кто не говорит, а просто думает не в том направлении, их уничтожат, их дома сожгут, и останется горстка людей, которые будут петь хвалебные песни чеченским властям. А остальных закопают, расстреляют, сделают все что угодно. Правозащитники пытаются сделать так, чтобы этот момент никогда не наступил.
— Кому-то удается помочь?
— Практика работы СМГ довольная сложная. Правоохранительные органы, которые работают на территории Чечни, абсолютно зависимы от местной власти. Хотя де-юре они могут быть зависимы только от Москвы. Получается, что глава республики может отдавать приказы полиции, СК, прокуратуре и наверняка суду.
У нас в производстве находилось около 40-50 дел и, имея неопровержимые доказательства, здесь невозможно доказать вину сотрудника полиции, который избил или пытал заключенного. Ни следователи, ни прокуратура никак не реагируют на наши заявления. Они боятся вызывать на допросы кадыровских полицейских, омоновцев. Потом этому следователю поступают угрозы, если он будет проводить допросы этих правоохранителей. Так происходит по всем делам, в которых замешены кадыровцы.
За все время работы СМГ до суда не удалось довести ни одного дела, потому что эта система противостоит восстановлению справедливости. Одно из немногих дел, в котором удалось добиться позитивных результатов, это история Ислама Умарпашаева (похищенного силовиками в 2009 году — прим. Каспаров.Ru). И его удалось освободить, сейчас он находится за границей подальше от тех, кто его пытал и угрожал убийством.
